Первые в Сербии парламентские выборы после отделения Косово
Внеочередные парламентские выборы были назначены на 11 мая, предвыборная тишина по сербскому законодательству опускается на страну за два дня до голосования, то есть 9 мая, что и стало поводом для праздника «День Победы — День Европы». Бесплатные концерты в центре столицы, который и так не пустеет, к выборам формального отношения не имели, а совпадение с демократическим слоганом «За европейскую Сербию» предлагалось считать случайным.
Спустя два дня социологи оповестят о результатах exit pools, и центр города снова заполнят восторженные поклонники Демократической партии. Но даже придирчивые российские наблюдатели не станут особенно вспоминать о маленькой хитрости в дни предвыборной тишины. Подсознательно, возможно, догадываясь о том, что у сербской системы политических координат осей намного больше, чем принято считать.
Ошибка социолога
Exit pools были без сомнений приняты всеми, сразу и безоговорочно. При том, что успеха демократов никто и не ждал благодаря тем же социологам, предрекавшим им едва ли не катастрофу. В тот день, когда в честь Дня Европы демократы раздавали бесплатные диски с «Одой к радости», неформальным гимном единой Европы, все уже заучили наизусть выкладки опросов общественного мнения, в соответствии с которыми радикалам из партии Воислава Шешеля (в пору его гаагского заточения партию возглавляет Томислав Николич) с полным основанием стоило заранее запастись шампанским.
И вдруг — оглушительный успех партии Тадича, получившей в 250-местной скупщине 102 мандата вместо обещанных социологами 88. Политологи и эксперты, которым я намеревался честно признаться в том, что ничего не понимаю, с улыбчивой растерянностью меня этим же сообщением опережали: понять не способен никто и ничего.
Почему ошиблись социологи? А кто не ошибся? И как вообще можно не ошибиться на сербских выборах? Драган Попадич, профессор-социолог из Белградского университета, сокрушенно разводил руками: «Мы не можем замерить настроения, в которых так много иррационального».
«Косово?» Профессор задумался: «В том-то и дело. С одной стороны, конечно, Косово — важный фактор. С другой стороны, оно и ни при чем».
Руины в центре Белграда, которым следующей весной исполнится 10 лет, не разбирают. То ли таким образом сохраняя своеобразную достопримечательность, то ли просто не доходят руки, а может, просто нет покупателя, готового вложиться в реконструкцию. Таксист с видимым удовольствием притормаживает у этих руин, чтобы я мог насмотреться и нафотографироваться.
В кафе неподалеку хозяин с завсегдатаями вспоминают о том, что было почти 10 лет так, будто бы все было вчера, только уже без злости. «А Косово?» — «А что Косово? Косово вернем». Тоже без запальчивости и почти беззаботно.
«Самое смешное, что в Косово бывал в лучшем случае, может быть, каждый десятый», — улыбается Нинослав Ранджелович, некогда профессор богословия Колумбийского университета, вернувшийся на родину снимать фильмы про косовских сербов.
Его фильмы, огромный документальный материал, не нужны ни власти, ни оппозиции.
«Может быть, фильмы недостаточно антиалбанские?» — «Не в этом дело. Просто в них видно, что власть ничего на самом деле для этих людей не делает». — «Косово вернется?» — «Не-а. Конец истории».
Участие в выборах косовских сербов тоже должно было стать частью борьбы за возвращение края. «Каков формат этого участия? — спросил я у одного из организаторов этих выборов в Митровице и наивно уточнил: — Сербы голосуют как граждане, оказавшиеся за рубежом?»
Собеседник будто бы даже чуть обиделся: «Сербы голосуют как граждане, находящиеся на территории собственного государства». Более того, как и во всей Сербии, в Косово выбирали не только скупщину, но и местную власть, что, понятно, никакого практического смысла иметь не будет. В сербской части Митровицы есть албанский квартал, раньше албанцев охраняли миротворцы, теперь им вроде бы ничего не угрожает, и дети-сербы играют с детьми-албанцами. Только их родители на попытку разговориться вежливо улыбаются: нет, ни сербского, ни английского не знаем.
«Они не люди, — смеется их сербский сосед в маленьком магазине, — они американцы». Голосовал он, разумеется, за радикалов — здесь вариантов немного, разве что еще за партию Коштуницы. «А за кого? За Тадича? Нет, он же за американцев». Товар в магазине в том числе и из Приштины. «А что делать?»
К пяти вечера в Митровице, где ожидался массовый гражданский подъем, проголосовало меньше четверти. По итоговым официальным данным, явка в Косово едва перевалила за треть.
История ампутации
«Косово — это история ампутации. С самого начала, — объясняет Милутин Петрович, режиссер, посвятивший весь свой творческий задор успеху Либерально-демократической партии. — Ногу отняли, потому что началась гангрена. И ноги больше нет. И не будет. Но мы ничего будто не замечаем и кричим: вот же она, наша нога, на месте».
Либерал-демократы говорят то, что повсеместно считается табу. В стране, где, не боясь пафоса, вам будут рассказывать о том, что сердце Сербии находится в Косово, и сомневаться нельзя, это как символ веры, либерал-демократы вспоминают Галилея и смеются над соотечественниками, верящими, что солнце крутится вокруг Земли, и в первую очередь Сербии.
«А как вы вообще переползаете через 5-процентный барьер?» — «Почему странно? Так, как мы, думают гораздо больше 5%. У Тадича так думают, но не говорят. Думаете, у Коштуницы считают иначе?»
Система табу продолжает действовать. Несколько при этом меняясь. Еще совсем недавно точно так же в интеллигентских кругах считалось немного неприличным признаваться в симпатиях к радикалам. Теперь профессор Попадич чуть удивлен: «Вы знаете, даже среди моих студентов немало тех, кто голосует за Николича».
Политический спектр выдержан в духе гармоничной симметрии. Фланги занимают либерал-демократы, предлагающие избавиться от фантомных болей, и радикалы Шешеля — Николича, призывающие к священной борьбе за ампутированные конечности. И если эти позиции просты и понятны, то в центре, там, где сходятся в давней схватке Тадич и Коштуница, царит подлинное торжество психоанализа.
С формальной точки зрения различия в их позициях не намного более принципиальны, чем различие в названиях самих партий, выдающее историческое общее прошлое: Демократическая партия Тадича против Демократической партии Сербии Коштуницы. Для первых — сначала Европа, но при декларируемой вере в возвращение в Косово, для вторых — Косово прежде и превыше всего, и только потом Европа. «Косово — это Сербия» — реяли флаги на митингах Коштуницы, партийная молодежь бродит по ночному городу, расписывая стены сообщениями типа «Тадич — иуда!» и вопросами вроде «Где твое сердце — в Косово или в Люксембурге?».
И на самом деле происходит небольшая подмена. Обе партии, называемые демократическими, на самом деле становятся вполне инструментальным способом не голосовать за тех, кто на флангах, где позиции яснее и четче. У тех, кто голосуют за Тадича, иллюзий насчет возвращения Косово не больше, чем у сторонников либерал-демократов. Но неприлично.
И точно так же голосование за Коштуницу становится спасением для тех, кто все еще стесняется признаваться в симпатиях к Шешелю. Разница только в том, что стесняющихся демократов намного больше, чем стесняющихся радикалов.
«За кого?» — спросил я у юноши из маленького городка в Войводине. «За Коштуницу. Или за Николича. Еще не решил. Наверное, все-таки за Николича». Разница ускользает.
«Независимость Косово — факт необратимый?» — спросил я у одного из близких соратников Коштуницы. С несколько дежурной усталостью он отвечал: «Ничего необратимого не бывает. Мы вернем Косово. Может быть, не сегодня. Может быть, через 10, 20 лет. Но вернем».
Это, пожалуй, единственный способ хоть как-то примирить принципиальность с реалистичностью. И сколь-нибудь технологично удовлетворить избирательское ожидание: если даже и ампутация, то, может быть, через 20 лет искусство пришивания достигнет небывалых вершин, а до этого предлагается подождать и потерпеть. Все, в общем, без обмана. «Но проблема, конечно, есть», — признался он.
Проблема заключается в том, что с каждыми новыми выборами партия теряет по десятку мандатов. «Да, наша позиция не слишком убедительна для тех, кто выбирает между нами и Николичем. Николич понятен. К тому же он фаворит. И больше можно не стесняться».
Мы продолжаем говорить о Косово как о главном мотиве голосования. «Вы действительно считаете, что это главный мотив?» Он улыбнулся: «Нет, конечно. Но кому это объяснишь?»
Идеальная упаковка
Небойша Бакарец, один из близких к Коштунице политиков, тоже уверен, что Косово можно вернуть, но его эта тема откровенно не увлекает. Он говорит о Европе: «Не надо забывать, что по части интеграции Сербии в Европу чемпион отнюдь не Тадич, а именно Коштуница, который, между прочим, премьер-министр».
И это правда. С тем, что именно Коштуница, а не президент Тадич, по сути, и вел всю конкретную работу по подготовке договоров с Европой, согласны и многие из тех, кто симпатизирует сегодня Тадичу.
«В том-то и дело, что вопреки стереотипам и слоганам Тадич отнюдь не является монополистом европейской идеи, — полагает известный сербский политолог Душан Янич. — Точно так же, как Николич не является монополистом косовской идеи. Идеи разлиты в воздухе и распределены по партиям. И, кстати, среди тех, кто голосует за Николича, антиевропейцы тоже не составляют большинства».
Радикалы о Косово тоже рассуждают со всей необходимой формальностью. Косово и Европа — только оболочка. Система лозунгов. И гвоздем их программы, как ни странно, является отнюдь не Косово, а понятная всем и каждому борьба с коррупцией.
Если присмотреться к коллективным портретам избирателя, то выяснится совсем простая и совсем не сугубо сербская деталь. Избиратель Николича живет в селе или в маленьком городке, не слишком от села отличающемся, образование среднее и ниже среднего, как и достаток. Избиратели Коштуницы и Тадича по этим формальным признакам друг от друга особенно не отличаются: это средний класс, образование и богатство выше среднего, разве что к Коштунице примыкают и люди, похожие на избирателя Николича. Избиратель либерал-демократов — один в один избиратель Тадича, разве что помоложе и во времена борьбы с Милошевичем был замечен в молодежном движении «Отпор».
И получается вполне обычная картина, которой совершенно не требуется никакого Косово. Либерализм самым банальным образом становится уделом благополучных и городских, популисты же имеют успех у люмпена.
С моим случайным знакомым в кафе мы больше не говорим о Косово. «Посмотри, до чего твои демократы страну-то довели. Кто занимается приватизацией, банками? Министры от Тадича!» В партии Тадича наличие проблемы признают. Поклонники Коштуницы, немного морщась, признают, что его делегаты в правительстве немногим лучше. Радикалов в правительстве нет, зато они есть на местном уровне и в Нови-Саде, где усилиями сербских беженцев из Боснии и Хорватии местные выборы всегда становились триумфом радикалов. Теперь тамошние избиратели про свою местную власть рассказывают поистине словами Салтыкова-Щедрина.
Но за пределами своих вотчин радикалы в вечной оппозиции, и это тоже открыто не сербами: тема борьбы с коррупцией очень эффективно укладывается в антизападную систему лозунгов. И если отвлечься от местных политических изюминок, сербское противостояние сводится все к тому же: под знаком борьбы с коррупцией идет борьба с космополитами и либералами.
И получились выборы как выборы: в чистоту партийных рядов никто не верит, поэтому регулярные разоблачения бессмысленны, одни голосуют за то, чтобы посадить проворовавшихся демократов, другие — за упрощение жизни для бизнеса и западный вектор.
Да и вообще, Сербия — страна болельщиков, Тадич против Коштуницы — это как «Партизан» против «Црвены Звезды», гулянья в честь демократической победы — как веселое шествие футбольных фанов, а болельщик лучше всех знает: от победы или поражения ничего в его жизни не изменится, что вовсе не отменяет праздника.
Все так. Но косовская тема все немного искажает и запутывает.
«Кой черт я буду отдавать свой голос либерал-демократам, — объяснял мне знакомый, — если еще не факт, что они вообще пройдут». «И вообще, — запальчиво добавила его демократически настроенная приятельница, — зачем они с такой ненавистью бьются с Тадичем? Они же даже против Николича так не воюют».
Но в Сербии есть еще и Косово. Идеальная упаковка для обыкновенной политики. Тех, кто предпочел Европу ценой Косово, пусть даже в редакции Тадича, оказалось немного больше, чем ожидали социологи. Как полагают скептики, ничего системного и глубоко перспективного в этом, возможно, и нет. Просто, говорят они, за несколько дней до выборов было подписано соглашение с Fiat о строительстве автозавода в Крагуеваце. А за два дня до выборов правительство ратифицировало соглашение о сотрудничестве с Евросоюзом. Министры от партии Коштуницы, впрочем, в момент подписания покинули зал, расценив это как отказ от продолжения борьбы за Косово. Они, впрочем, вернулись для подписания другого документа — о сотрудничестве с «Газпромом». Было это в день наступившей предвыборной тишины, но, конечно, об этом узнала вся страна, которой снова предложили выбор между Западом и Востоком.
Выбор оказался не в пользу последнего. Хотя на самом деле этого выбора уже давно нет. А тот, который имеется, формулируется совершенно по-другому.
Сербские счеты
В Европу хотят все — и демократы, и радикалы, и в приватных разговорах даже последние понимающе улыбаются при упоминании нашего братства. Русского языка не знает даже Николич, в сводках новостей Россия проходит не чаще, чем любая другая страна и уж точно реже, чем Америка. Православие для сербов не столько религия, сколько способ самоидентификации, что понятно для огромного пространства, населенного славянами, говорящими практически на одном языке, но еще недавно уничтожавшими друг друга в этнических чистках.
«Роль православия и славянства, конечно, понятна, — бьется над разгадкой нашего единства социолог и социальный эколог Попадич. — Только почему мы тогда не любим болгар — самых что ни на есть славян и православных?»
Словом, и этому мифу здесь, в обычной европейской, но бедной и много пережившей стране, тоже неплохо знают цену. И тоже не говорят — это тоже почти табу, почти сомнение в вечном примате православия.
Вопрос не в том, идти ли в Европу. Вопрос в другом: как? И вовсе не когда — до Косово или после. То есть можно продолжать спорить в этом ключе, прекрасно понимая, что это уловка. Дело в том, что Европа, едва ли не посреди которой расположена Сербия, для большинства ее жителей бесконечно далека. Они хотят в Европу, но загранпаспорта имеют от силы 20% населения, а денег не хватает не то что на путешествие, а даже на визу. Чего в этой ситуации хотеть — оправдания своей обиды на Европу или, наоборот, всемерного с ней сближения и отмены виз? И здесь выходит как с Косово. Под видом одного выбирается другое. Со словами обиды — сближение.
Но и это не все и даже, возможно, не самое главное. «Мы все хотим в Европу, — продолжает разоблачать соотечественников либерал-демократ Милутин Петрович. — Но так, чтобы все осталось по-старому, как при Милошевиче, но без него, чтобы Европа не шла к нам со своими сельхозпродуктами и, самое главное, вернула нам Косово. Ну и желательно, чтобы восстановилась Югославия — во главе с нами, естественно».
«А у сербов появляется чувство вины? Или хотя бы подозрение на сей счет?» — «Нет. Мы жертвы, а кругом враги».
В этом, похоже, и кроется главный нюанс голосования. Немногие маргиналы, голосующие за либерал-демократов, все насчет причин нынешнего сербского положения понимают. Голосующие за Тадича в общем-то тоже, но формула, с которой он идет на выборы, позволяет мыслью о чувстве вины себя не травмировать.
На другом фланге, там, где выбирают между Коштуницей и Николичем, все просто: страна окружена врагами. «В этом, может быть, и заключается наше братство», — мрачно догадался Петрович.
Сербский калькулятор
Наутро после выборов, медленно просыпаясь, страна взялась за калькулятор. Для большинства в cкупщине нужно 126 мандатов. К своим 102 мандатам демократы добавляли еще 13 близких либерал-демократов и несколько представителей национальных партий, которые традиционно симпатизируют Тадичу и которых должно было набраться еще 7-8.
С другой стороны, как признаются некоторые осведомленные люди из России, Москве удалось убедить Коштуницу в необходимости коалиции с радикалами. Несмотря на кажущуюся очевидность такого продолжения, убеждать, говорят, было непросто.
«Из коалиции с радикалами обратного пути уже не будет, — объяснял свои сомнения один из идеологов Коштуницы. — То есть без ущерба для партии мы из этого союза уже не выйдем. И самое главное, кем мы в этой коалиции будем, если у Николича в два с половиной раза больше мест?»
Побаиваются Николича и социалисты — по тем же причинам, да и исторически у них были не самые лучшие отношения. А совсем запутанной ситуация становится оттого, что в политической Сербии стала уже комическим трюизмом привычка радикалов быть в оппозиции и связанная с этим боязнь полноценной победы. «Радикалы во власти — это был бы, кстати, самый лучший вариант. А демократам уйти в оппозицию», — с улыбкой, но при этом совершенно серьезно проектирует будущее Янич.
С той же улыбкой эта идея воспринимается многими, в том числе и сочувствующими демократам: сам Николич в премьеры не пойдет, да и едва ли найдет в своих рядах человека на такую должность. Да и незачем: для такой ответственности всегда есть Коштуница, который готов быть премьером даже ценой иссякания партии и который в глазах Запада останется человеком, увлеченным европейской интеграцией. Стало быть, этому продвижению не опасен уже никакой Николич. А по результатам деятельности такой коалиции на следующих выборах даже более убедительная, чем сегодня, победа демократов ни для кого сенсацией уже не станет.
Выборы в стране, которая расколота надвое, обычно бывают внеочередными. И в любом случае скорыми. Подобное продолжение призраком витает над любой из возможных коалиций — ни одна из обсуждаемых комбинаций крепкой быть не обещает. Тем более что, по слухам, к переговорам приступили уже и Тадич с Коштуницей, из-за разрыва отношений которых и пришлось проводить нынешние выборы. Слух передавался из уст в уста как шутка, которой ничто не мешает воплотиться в жизнь. Нет повода для беспокойства, а если во власть придет Тадич, это станет и вовсе анекдотом. Все равно по большому счету ничего не изменится. Сербия будет следовать в Европу в соответствии с согласованной с ней дорожной картой и при этом продолжать бороться за ампутированное Косово. И поражение неотличимо от победы. А здоровый смех, может быть, и есть лучшее лекарство от мифов и фантомных болей.
Сербия, кажется, исподволь готовится к следующим выборам. Конечно, со столь же праздничным перерывом на финал «Евровидения».
gzt.ru, 15.05.08
This post is also available in:
Русский 
English (Английский)
