Генеральная Ассамблея Совета Европы ПАСЕ
Два диагонально срезанных стеклянных цилиндра, соединенные перемычкой, некоторых наводят на аллюзии с весами Фемиды. Другие, обращающие внимание на стеклянные стены, настаивают в своих архитектурных интерпретациях на идее транспарентности процедуры. Машина правосудия, бесперебойность которой иллюстрирует интерьер в стиле сюрреалистического техно, стала давать очевидные сбои. Граждане, особенно живущие далеко на восток от Страсбурга, довольно быстро оценили все выгоды разбирательства с собственными государствами. Около четверти всех обращений – из России. До рассмотрения доходит не более 4-5 %, но и они ждут своего часа порой годами. Суд в идеалистические времена своего создания не мог и представить себе, сколь широким окажется круг клиентов.
И суд было решено реформировать. В частности, дать возможность определять, годно ли дело к рассмотрению, не тройке судей, а одному. Облегчить рассмотрение так называемых «клоновых» дел. Жалобы зачастую однотипны, скажем, из нашей Чечни или турецкого Курдистана. Или откуда-нибудь из Воронежской области, где сюжеты невыплаты пенсий тоже не отличаются разнообразием. Россия с самого начала добросовестно и заинтересованно участвовала в реформировании суда. Вместе со всеми она все разработанные принципы одобрила. Но когда дошло до ратификации документа в Думе, дело вдруг необъяснимо остановилось. То, что поначалу объяснялось техническими сложностями, обрело вид несомненного политического вызова. «И получилось как-то очень по-нашему», — образно объяснил участвующий в работе суда российский эксперт, — «Представьте: всем миром построили дом, вечером все расходятся, чтобы наутро торжественно в него вселиться, и, собравшись, обнаруживают, что кто-то взял и безо всяких объяснений навесил на дверь огромный висячий замок. Совет Европы был и остается в шоке. И как, скажите, после этого к нам здесь должны относиться?»
«В 98-м, когда мы сюда вступали, все было понятно» — вспоминал один соотечественник-чиновник из Совета Европы, — «Мы хотели быть Европой, нас не принимали из-за Чечни, и мы были согласны взять на себя любые обязательства, чтобы все-таки приобщиться. А теперь все немного по-другому…»
Над Советом Европы принято немного посмеиваться: мол, что толку в его резолюциях и прениях, если все равно ничего он поменять не может. Иногда ехидство уступает место недоброй досаде: мы, что, неразумные дети, чтобы постоянно допекать нас своими мониторингами и нравоучениями?
Резолюции ПАСЕ, действительно, порой трагикомичны, как любая буря в стакане воды. Понятно и раздражение от того внимания, которое оказывается Страсбургом непредсказуемому Востоку. И в самом деле, чем бы занималась ПАСЕ, если бы не было Чечни, наших дискуссий с Грузией и Эстонией – именно этим по большей части, кажется, поглощены зал заседаний, кулуары, именно за комментариями на эту тему охотятся журналисты заинтересованных в этих событиях стран. И каким, действительно, забавным прекраснодушием звучат декларации о том, что в стенах Совета Европы нет места политике. Только права человека, для соблюдения которых Совет Европы, собственно, и учреждался в те времена, когда Западная Европа отличалась от Восточной не только возрастом демократии. Тогда принадлежности к этому клубу считалась знаком почти цивилизационной причастности к Чистому Западу, у которого с правами человека тоже было немало проблем, о чем неустанно и напоминали собиравшиеся здесь ригористы. Вне зависимости, понятно, от национальной принадлежности. Клуб идеалистов, объединенных мечтой о новой архитектуре и общих для всех правилах приличия, не мог изменить мир, но, будучи клубом, сделал членство в нем частью государственного престижа. А потом, в порыве все того же идеализма, клуб распахнул двери для тех, кто согласился: правила поведения, ставшие бесспорными задолго до их появления здесь, неукоснительны. Их тоже раздражал факт мониторинга за исполнением взятых на себя обязательств, которому подвергается каждый новичок. В том числе и Россия, которая в то время еще не считала вопрос своего приобщения к Европе темой для политической торговли. Хронология изменений удивительным образом совпадает с унылым графиком принятия 14-го протокола. Раздражение стало взаимным.
Ведь, помимо прочего, Совет Европы превратился еще и в клуб Самых Крупных Плательщиков, или, как их называют, «больших мальчиков» — Англии, Германии, Франции, Италии и России. И получается, что Россия уже не столько европейский неофит, сколько один из столпов Совета Европы, о чем она постоянно напоминает, угрожая снижением своего взноса.
А это уже совсем другой Совет Европы и совсем другая Ассамблея, особенно если на ней отказываются избрать председателем главу комитета по международным делам Совета Федерации Михаила Маргелова. Россию недолюбливают, но вопрос о том, что она здесь делает, в клубе считается неприличным, и вообще, скандалов здесь не любят. Первоначально жесткий анализ парламентских выборов в итоге обрел вид понимающей наши трудности резолюции. Совет Европы, из которого мы все время глухо грозимся выйти или хотя бы сократить свой взнос, в самом деле, очень точно описывает особенности нашего европейства.
Конечно, четыре раза в год по неделе чувствовать себя европейцем, надо полагать, нравится даже депутату Зюганову. Но дело не только в этом.
Кроме шумных сенсаций у Совета Европы, отдыхающего время от времени от нашествия депутатов, есть немало дел, про которые в газетах вообще не пишут. В обыденной реальности Совет Европы оказывается огромной бюрократической (в прямом смысле этого слова) структурой, занятой разработкой сотен нормативных актов, предлагающихся к обобщению всеми его членами. Скажем, Фармакопея – институция, на входе в которую вас встретит бесчисленное количество всевозможных пробирок, и занимающаяся стандартизацией лекарств. Или проект для помощи кинематографистам – гранты не бог весть какие большие, но чрезвычайно престижные. Депутаты могут ругаться по любому поводу, чиновники же занимаются своей работой, и всегда могут разрулить любой вопрос. Но есть и еще один неожиданный нюанс. «Вы не поверите, но, скажем, Юрию Калинину, отвечающему у нас за исправительные учреждения, членство России в Совете Европы очень даже важно. Понимаете, чиновнику, даже российскому, все-таки иногда тоже хочется работать нормально. И без давления Совета Европы Калинину бы никогда не удалось хоть как-то сдвинуть с мертвой точки положение в тюрьмах. Хоть мизерно, но что-то меняется. И так везде: есть достаточное количество людей, пусть и не на самом высоком уровне, которым все происходящее нравится ненамного больше, чем вам. И в суде, и в медицине, и в школе…»
Это и есть формула нашего европейского выбора. Не очень значительная, но ощутимая часть людей, в том числе и частично принимающих решения, которым хочется нормальных европейских стандартов. С другой стороны, уютный город Страсбург, в котором России, говорят, уже принадлежит несколько не самых худших особняков. И, конечно, площадка, где не выбирают председателем Маргелова, но на которой всегда навесят на какую-нибудь реформу большой висячий замок. По-нашему. Но в Европе.
otherside.com.ua, 08.02.08
This post is also available in:
Русский 
English (Английский)
